Писательство – это работа над душой

Александр Щербина - автор песен, руководитель и солист группы «Адриан и Александр». Перед концертом в Челябинске он попросил не озвучивать своё членство в Союзах (Писателей и Литераторов): «Представьте меня просто автором песен». И всё-таки добавлю: Александр Щербина не только автор прекрасных песен, но и замечательнейший поэт современности.

- Когда-то Вы, как и многие поэты, были начинающим. Как Вы сами относились к тому, что начинали писать, какие были ощущения и переживания?

- Сначала к собственному сочинительству относился очень серьёзно, хотя ровно никаких оснований для этого не было. Потом, наоборот, очень легко: никакой ответственности за всё, что произносил и делал. Ну, нравится мне, нравится людям, я и писал. И когда понял, что всё, что я пишу, как-то влияет не только на меня, но и на окружающих, вот тут пришлось приостановиться. На время. Пока не пришло понимание, что сочинительство – это не просто поиграл и бросил. Это то, что 24 часа в сутки с тобой и не выключается, что бы ты сам по этому поводу ни думал. Как спящий режим у компьютера. Что-то там всё равно происходит. Вот и ты – можешь заниматься чем угодно: жизнью, бытом, работой, а операционная память всё одно сочинительствует – в фоновом режиме.

У Набокова что-то есть про: "Писательство – это вечный блокнотик и ручка". То есть ты постоянно разговариваешь с людьми, смотришь на всех, что-то для себя открываешь, это постоянный процесс запоминания под корочку, даже независимо от тебя, слова, мысли, эмоции, которые всё это вызывают, и вот оно-то всё потом и выплёскивается. А когда ещё и не писал ничего, совсем в детстве, помню, тянулся к чужим переживаниям и эмоциям. В прямом смысле тянулся. У нас дома стоял огромный стеллаж советских таких полок с книгами, который занимал всё пространство от пола до потолка, вот там было просто неимоверное количество всяких взрослых книг. И чем они были толще – тем выше располагались. Я подставлял табуретку и всё время за ними тянулся. Прочёл много книг, которые вообще-то надо было бы начать читать лет через 10. Я там почти ничего не понимал, но меня завораживало само чтение, процесс складывания букв в слова, слов – в фразы, в которых, я чувствовал, скрывается какой-то смысл. Я, естественно, хватался написать что-то подобное и, естественно, строчил какие-то бессмысленные графоманские опусы. Но, тем не менее, они мне жутко нравились.

- Как вам удалось найти собственный стиль?

- Я до сих пор не уверен, что нашёл. Но могу рассказать, с чего всё начиналось. Я прошёл нормальный путь не очень-то толкового сочинителя вирш, когда сначала ты в щенячьем восторге от всего что делаешь, затем в какой-то момент понимаешь, что что-то здесь не так, что-то как-то кривенько и корявенько, и ты, наконец, начинаешь читать других, ту же классику, скажем. И начинаешь сравнивать. Кто-то не сравнивает, останавливается на том, что может, и практически всегда пополняет славные ряды графоманского братства. Но если процесс пошёл дальше, если у тебя вдруг хватает мозгов или, может, интуиции, то начинаешь понимать, что все сравнения-то явно не в твою пользу. Вот тут наступает отчаяние: «Почему у меня не получается» и т. д. В какой-то момент снова делаешь попытку писать. Пишешь лучше. И у тебя уже получается, но как у тех, кого ты прочитал. Это период подражательства. Так ты набиваешь руку. Но при этом тебя там ещё нет. Ты просто научился, как они. Это тоже естественный и даже необходимый процесс. Так в средние века учились все большие художники. Так учатся и теперь. Приходишь в студию к мастеру и пытаешься рисовать, как он. Когда (и если) научишься - он сможет поставить подпись под твоим творением. Это как высшая похвала, как сданный экзамен. На этом тоже многие останавливаются, и пишут очень хорошо, но под кого-то, не имея собственного голоса. А потом начинается самое трудное, когда ты начинаешь искать свой узнаваемый, естественный голос. Потому что ты либо находишь его, либо нет. В нашем жанре это интонация, мелодический рисунок и поэтический ряд. Всё это создаёт неповторимый рисунок, по которому мы узнаём того или иного большого автора. При этом параллельно идёт процесс жизни – личной, социальной, любой. Потому что можно в конце концов научиться писать красиво, но ни о чём. Бывает, и сколько угодно, что люди, имея прекрасное литературное или музыкальное образование, умеют писать, играть, но за этим нет жизни, нет опыта жизненного творчества. Свой голос – это ведь и свои эмоции, чувства, переживания. Свои, выстраданные, а не придуманные или взятые из книг. Без этого можно сколько угодно оттачивать форму – содержание будет мертво. А значит – не интересно другим... 
Ну вот, дальше идёт процесс соединения формы и содержания, он бесконечен. Этим можно заниматься всю жизнь. Это, мне думается, просто-таки бесконечный творческий процесс, эдакая кухня, которая занимает 24 часа в сутки, даже если ты не сочиняешь, а просто живёшь и чувствуешь эту самую жизнь. 
Что до меня, на сегодня, если у меня есть какое-то переживание, я могу рассказать его своими словами, передать свои ощущения так, чтобы это было моё, а не чьё-то, для этого как раз уже хватает слов. И если раньше это был тяжёлый труд в писательстве, то сейчас это тяжёлый труд в жизни. Часто встают другие вопросы: о чём писать. Это уже работа над чем-то большим, чем просто рифмы и слова. Как ни крути – это работа над душой. А тут уже...

- Вы часто бываете в жюри различных фестивалей, где очень много приходится слушать и работать с начинающими авторами. Чем графоман отличается от поэта, и можно ли человека сделать поэтом?

- Да в принципе, по определению энциклопедий, графомания – всего лишь патологическая страсть к сочинительству. В этом смысле что Достоевский, что Моцарт, не мыслившие себя без ежедневного сочинительства, - образцовые графоманы. Как и любой серьёзный автор. Ведь, по остроумному замечанию Жванецкого, писАть, как и пИсать, надо, когда уже не можешь. Другое дело, что медицинское понятие, включает в себя ещё один существенный критерий, который всё (и всех) расставляет по своим местам и полочкам. Настоящий графоман начисто лишён способности адекватно оценить качество своего письма. Как и чужого. Поэтому-то в некоторых, особенно в «закрытых», бард-клубах и сообществах (как и на многих литературных форумах) процветает это классическое «кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку». Два вернейших симптомов, по которому вы сразу можете узнать такого графомана – это болезненное желание быть непременно опубликованным (хоть где-нибудь), и моментальная боевая стойка на любую критику. И то, и другое от собственной неуверенности. Пока человек ещё не чувствует окраску слова, звука, не чувствует семантический ряд, не знает, как изменится смысл, если рядом поставить именно эти два слова, а не другие. – он всё делает наугад и не может себя оценить. Ему нужна лесть и не нужна критика. Я всё это прекрасно помню. И как ляпал два слова рядом, считая, что так круче, не чувствуя при этом как они усиливают или отрицают друг друга. Ты хотел сказать одно, нагородил слова, а они, слова, сказали совершенно другое. Это тоже воспитывается, как слух, и я об этом слишком хорошо знаю, чтобы смеяться над другими. Поэтому, сидючи в этих самых жюри, мне и в голову не придёт сказать кому-то: «Не пиши, это плохо, ты дурак и бездарь». Практически все начинают с графоманства – каждый в своём возрасте. Беда в том, что подавляющее большинство на этом и останавливается. Поэтому куда честнее в этом плане показать человеку, насколько важно то, чем он пытается заниматься, и насколько важно относиться к этому серьёзно. Сделать человека поэтом и впрямь невозможно, но ему можно показать (подсказать) насколько это всё сложнее, интереснее и замечательнее, что целый мир в этом. Если человек вдруг понимает - а для некоторых это открытие самое важное - он уходит со своими ещё пока недостихами и перестаёт спрашивать – а мои стихи хорошие или плохие? Он уже начинает догадываться, что это вообще что-то другое, что не с этого надо начинать. Если это происходит, тогда ты не зря сидел в жюри. А бывает, что приходят авторы уже со своим мироощущением, со своим интересным слогом и со своими находками. Это вообще праздник. Сидишь – получаешь своё эстетическое удовольствие, и чего его там обсуждать? Он сам себе цензор, сам себе критик. Помощь нужна тем, которые пока не понимают, где хорошо, где плохо, тем, которые наугад. И у них ещё нет вот этого внутреннего критика.

- Занимались ли вы в какой-либо поэтической студии?

- Нет, но я ходил в центр авторской песни (ЦАП) в Москве, которым занимались прекрасные люди, настоящие подвижники от авторской песни. Это было интересно и познавательно. И полезно. Можно было «выбрать» себе автора, который тебе чем-то вот особенно нравится, и пойти к нему на мастерскую со всеми своими опусами. Я ходил к Александру Мирзаяну. Мы показывали свои стихи, песни друг другу, и получали всё, что о них думают. Помню, это называлось «злобным местом». Сначала один начинающий автор выходит на «злобное место» и поёт-читает свои опусы, а все остальные рассказывают ему, почему он никогда больше не должен этого делать. Затем меняются местами и всё повторяется. А потом Александр Завенович мудро всех примиряет и говорит какие-то толковые слова. Это была среда, которая давала возможность узнать, на каком ты свете, посмотреть, кто чем занимается, и в каком-то приближении сравнить себя с другими... Но всё не так просто. С одной стороны, невозможно, конечно, сидя дома, изобретая свои велосипеды и не слыша больше никого, заниматься творчеством. Нужны коллеги, сподвижники, антагонисты, в конце концов, нужна обратная связь, живые глаза, живые слушатели, нужны эти концерты, это ощущение, что что-то происходит вокруг. Ты должен слышать, нужно ли это кому-то ещё, кроме тебя, и как всё это действует на других. Может, ты хотел людей осчастливить, а они этим загрузились, или, наоборот, ты хотел загрузить, а они смеются. Значит, с большой долей вероятности ты что-то не так сделал, не так передал. А с другой стороны, нельзя в этой среде оседать надолго, потому что ты рано или поздно, но станешь заложником этой среды, вкусовщины, которая здесь доминирует – такие авторы нравятся, а такие нет, об этом интересно писать, а об этом - скучно. И хочешь - не хочешь, придётся ассимилироваться. Поэтому самый естественный и правильный путь, который я для себя находил, - попадать в среду и тут же из неё уходить, как только я переставал ей что-то давать и что-то от неё получать. Когда знаешь наперёд, что кто споёт, кто что тебе скажет, и что ты о ком скажешь. Поэтому, как только это начинается, нужно валить, и снова оказываться одному. Жить и опять работать, пробовать, писать…

- В этом нет риска потерять друзей?

- Дружеские отношения - это не обязательно стихи читать друг другу. Есть очень много авторов, творчество которых мне нравится, но у меня не возникает ни необходимости, ни желания с ними общаться, тем более - дружить. Мне может быть неуютно с ними, им со мной. Или наоборот – уютно. В любом случае, есть некий круг людей, с которыми мы постоянно оказываемся на одних и тех же фестивалях. И это тоже наша среда, даже если мы не общаемся в жизни, не звоним друг другу. Но мы встречаемся где-то, пересекаемся и я ценю, что они делают, меня это радует. Я счастлив, что я живу с ними в одно время, выступаю на одной сцене, потому что без их песен мой личный мир и мой песенный мир был бы беднее. Первые, кто мне сейчас приходят в голову в смысле друзей, если и не по жизни, то по жанру – Оля Чикина, Гриша Данской, Серёжа Труханов, Фахртдинов Паша... Да нет, начинаю перечислять и понимаю, что их на самом деле, гораздо больше, тех, с кем мы пересекаемся, с которыми мне приятно работать и что-то вместе делать. И хорошо, что больше... Не такой уж у нас медийный жанр, чтобы мы становились друг другу конкурентами. Чем больше среди нас будет хороших авторов, тем легче будет и нам самим, и жанру.

- Вы были директором театрального центра. Что это была за работа, и почему Вы оттуда ушли?

- Это моя последняя «официальная» работа, с которой я слинял. Ну да, несколько лет я был пиар-директором театрального центра на Серпуховке. Там театр Терезы Дуровой, репертуарный детский театр клоунады, антрепризная площадка – зал на тысячу мест. На мне были связи с общественностью и реклама спектаклей. Ещё международный фестиваль «Гаврош» - детские спектакли из разных стран: Франции, Италии, Германии... Вообще, рекламу я не люблю в принципе. А офисная работа меня физически выматывает, я задыхаюсь даже будучи в поликлинике или каком-нибудь госучреждении. Но детский театр всё же – намоленное место, там и люди подбираются особые. Собственно, из-за хороших человеческих отношений я там так долго и задержался. Но всё равно однажды пришлось-таки решать – или-или. К тому времени уже часто стали приглашать в другие города, та же Америка по месяцу-полтора выбивала из рабочего графика. К тому же всё это пиар-директорство всё равно выхолащивало, закрепощало, мешало писать и, в конечном счёте, просто жить. И когда ситуация повернулась так, что надо было делать выбор – я очень ясно понял, что единственное, чем я действительно сейчас хотел бы заниматься – это авторство, то есть воспроизведения своих мыслей, ощущений и эмоций через слово, мелодию, интонацию. Так любимое занятие и душевная потребность для меня наконец-то соединились в одно. Послушайте! - это ведь так просто и так сложно – понять, что ты на самом деле в жизни хочешь. Без оглядки на мнения, расчёты, советы и комплексы, без всех этих «ой, а на что я буду жить», «а не стану ли я подстраиваться и писать на потребу», «а как же семья», «а вон он играет лучше меня», «а вон она – лучше поёт»... И только тогда, когда мосты были сожжены, оказалось, что всё правильно, и, кроме того, – востребовано. Тут вся штука в том, что было бы не востребовано, я бы всё равно ушёл, и всё равно писал. Блефовать с судьбой бесполезно – её не переиграешь. К решению надо прийти – и в большей части от сердца, и только немножко – от ума. И тогда ты становишься по-настоящему счастливым человеком – потому что делаешь по жизни то, что тебе действительно нравится. И у тебя открывается второе дыхание, и ни о каком исписаться уже и речи не идёт, и с деньгами всё налаживается, и в семье у тебя мир, и все эти твои страхи и мифы растворяются один за другим. Потому что ты сделал свой выбор – и ключевое слово здесь – свой.

- Не пробовали отдавать кому-то свои песни?

– Я вообще ничего не пробовал: ни отдавать свои песни, ни предлагать с концертом приехать. Всё происходило само собой. Если кто-то поёт мои песни, то поёт их по собственной инициативе. Сколько этим не занимаюсь, всё равно остался какой-то детский комплекс всяких переживаний. Комплекс в том, что автору неудобно кому-то что-то предлагать, поэтому и все музыканты каким-то образом сами оказывались рядом в определённое время. Поскольку авторы они, вообще, люди в большинстве своём закомплексованные, это отчасти и служит источником вдохновения и темами для становится и способом написания. Потому что всегда интересно описывать человека, не у которого всё хорошо, а человека, у которого есть какие-то переживания, сомнения, вопросы. И это всегда находит отклик. Когда я выхожу на сцену, там хоть 40 человек, хоть 400, хоть 40 тысяч - у меня всё время ощущение того, что они мне отдали своё время, деньги, вот сейчас все они меня будут слушать, я изначально перед ними чувствую себя в долгу, И я стараюсь сохранить в себе это качество.

- Что такое для Вас авторская песня?

– Есть много споров о том, что такое авторская песня. Для меня - это личностная песня. Например, в эстраде не так уж важно, какой человек поёт песню, лишь бы он её пел хорошо, и был бы в образе и всё это работало бы на качество шоу. Поэтому там и разговаривать между песнями не придёт в голову, - разве что «я люблю вас» и «не вижу ваши руки». В авторской песне – это чуть ли не один из гендерных признаков жанра. Потому что тут крайне важна личность, и люди зачастую приходят не только послушать песни, но и познакомиться с личностью. Согласен с Георгием Васильевым: в нашем жанре нет просто авторов, людей, которые становились бы известными только потому, что пели свои песни. Все, кто на слуху, от классиков до молодых и современных, – интересны и как личности. Авторская песня изначально предполагает человеческий интерес, а не только чисто искусствоведческий. Тут важно не только что и как делают авторы, но и кто это делает. И в этом плане впечатления черпаются из той же жизни. Я мог бы так и просидеть в офисе, как сидел три года директором театра. Что я мог оттуда черпать? Цифры, идеи? – ничего абсолютно. Это выкинутые из творчества часы. Жизнь должна быть насыщена. Есть что, и есть как. Если будет не о чем писать, то не важно, как хорошо ты это делаешь. Если за этим ничего не стоит, если ты просто рядом расставляешь слова и делаешь красивые мелодии – это всё мёртво! Это чувствуется. За всем этим должна быть жизнь.

- Вам часто приходится уезжать из дома?

- Да, и мне это даже нравится. Хоть я и домосед, мне комфортнее дома, в семье, но при этом необходимость ездить стимулирует, держит в тонусе. Не говоря уже о том, что творчество даёт возможность побывать в странах и городах, в которых я бы в жизни не побывал, если бы не начал писать. Ещё оно даёт возможность общаться с такими людьми, которые никогда бы не стали со мной общаться, если бы не интерес к этому самому творчеству. А те кумиры детства, с которыми ты вдруг оказываешься на одной сцене! Всё это в купе даёт ощущение, что делаешь правильно, поскольку всё, что тебе нравится и всё, что ты любишь, сходится в одной точке, на авторской песне.

- Вы выступаете иногда один, иногда дуэтом, иногда группой. Это разный репертуар?

- Прежде всего, это разная энергетика. С группой, когда всё посажено на ритм, на грув, где барабаны и бас задают пульсацию всего концерта – одна энергетика. Там больше музыки. Там больше театра. Когда один (или с гитарой Лёвы Кузнецова, контрабасом Янга) - это совсем другое, больше диалога, больше глубины, сокровенности что ли, это как приглашение разделить какие-то очень личностные, даже в какой-то мере интимные переживания. Поэтому на таких – сольных – концертах я охотно читаю и стихи. Сейчас вообще, похоже, начинает набирать обороты вот эта – звучащая - поэзия. Не с листа и с книги, а когда поэт сам читает. Сужу в том числе и по поэтическим вечеринкам в клубах, там битком молодых девчонок и ребят, и это верный признак того, что у звучащего слова есть нормальное будущее.. В дуэте с Адрианом - это возможность ещё и конферанса, диалога между собой. Это совсем другие концерты и по энергетике, и по атмосфере, потому что Адриан привносит своё понимание жизни и свой музыкальный вкус. Кроме того, он весело и хорошо шутит, что залом всегда воспринимается с доброжелательной благодарностью... Вообще, у меня в этих разношёрстных составах и концертах, свой, вполне обдуманный, резон. Я таким образом не успеваю сам себе надоесть. По той же причине, видимо, пишу разное: немного рок-н-ролла, романсов, регги, много авторской песни, театральных вещей, во всём этом всегда перемешены и грусть, и ирония, и всё вместе. Подозреваю, что моё авторское начало требует такого вот разнотравия, чтобы где-нибудь не заблудиться и не раскиснуть. К тому же это отвечает моему восприятию мира. Я ещё в детстве не очень-то любил сказки про строго добро и строго зло. Мне не нравилось чёрное-белое, больше привлекали полутона. Так и сейчас вот, скажем, каждый раз, прежде чем начать о чём-то судить. – хорошо или плохо – занудствую по поводу точного контекста, мне, понимаете ли, надо рассмотреть предмет со всех сторон. Может, просто вредничаю?..

Татьяна ПОМЕЛОВА, специально для портала «Барды Урала».
Фото Ирины БАТАНИНОЙ.

Также предлагаем вниманию поклонников «АиА» следующие материалы на портале «Барды Урала»:

- Интервью с дуэтом «Адриан и Александр»:

«Адриан и Александр»: «неформат», или продолжение авторской песни

http://uralbards.ru/component/content/article/115-aapomelova.html

- Интервью с Адрианом Крупчанским:

«Музыка – одна из мощнейших сил творения»

http://uralbards.ru/component/content/article/119-krupchanskijpomelova.html

Тема, посвященная Адриану Крупчанскому и Александру Щербине (гр. «Адриан и Александр») в разделе «Любимые авторы» на форуме «Бардов Урала»:

http://forum.uralbards.ru/viewtopic.php?f=22&t=1229&p=19858#p19858